Top.Mail.Ru
«ХОЧУ ОСТАВАТЬСЯ ПОРЯДОЧНЫМ ЧЕЛОВЕКОМ» | СМИ о Московском драматическом театре
– Евгений Александрович, как вы себя ощущаете накануне 50-летия?
 – Тревожно. Раньше никогда не обращал внимания на возраст, а тут начался мандраж. Я не знаю, как относиться к этой цифре, не хочу подводить какие-то итоги и признавать, что «земную жизнь» прожил уже больше чем наполовину.

– Звучит драматично...
– Происходящее сейчас вокруг нас гораздо драматичнее. Когда в мире случаются события посерьезнее, чем какой-то юбилей, праздник уходит в сторону и пятидесятилетие кажется пустяком. Я никогда с большим размахом дни рождения не отмечал – часто делал юбилеи для других, когда работал в МХТ, но для себя праздников устраивать не умею. В этом году была такая мысль, но нынешняя ситуация не позволяет затевать развеселые вечера. И, может быть, это правильно – будто сама судьба говорит, мол, никогда не обращал внимания на дни рождения, не обращай и на юбилей. Тем более, что 3 мая я буду весь день работать, выпускать в Театре наций спектакль «Кабаре», о котором и мечтать не мог – ведь это самый значимый мюзикл ХХ века. Говорят, как встретишь день рождения, так и проведешь следующий год. Я его, видимо, проведу в работе.

– Давайте поговорим о вашем художественном руководстве. Вы пришли в Театр Пушкина почти 12 лет назад, и тогда труппа встретила вас настороженно...
– Я не думаю, что лично ко мне ктото плохо относился. Настороженность была связана с моим возрастом. Мне было 38 лет, а средний возраст тогдашних руководителей приближался к 80. Сомнения были у тех, кто знал, что я человек очень мягкий и демократичный. Хватит ли у меня воли и характера, хватит ли таланта, чтобы управлять театром? Какой я выберу курс развития? Большинство спектаклей, поставленных мной до назначения в Театр Пушкина, праздничные, комедийные, музыкальные, которые, скорее, отвлекали от жизни, а не отражали ее. Не станет ли этот театр сугубо развлекательным и бульварным?.. Я пришел в то время, когда ни у Бутусова, ни у Серебренникова, ни у Карбаускиса своего театра не было. А мне дали. Это, наверно, тоже выглядело странно.

– Как вы оправдывали кредит доверия?
– Я никому ничего не собирался доказывать. Просто пришел в свой родной театр, ведь здесь я когда-то начинал как артист. Пришел в тот момент, когда случилась беда – ушел из жизни Роман Козак, начавший выводить театр из стагнации, из забвения. Его жизнь трагически оборвалась, и я пришел подхватить дело своего старшего товарища, своего учителя. Начал с приглашения режиссеров, с которыми у меня были дружеские отношения: Деклана Доннеллана, Юрия Бутусова, Сергея Землянского, Владимира Мирзоева. Это режиссеры совершенно разных направлений – я не хотел заполнять Театр Пушкина только собой. Если кому-то что-то и приходилось доказывать, то только самому себе – что я не случайно на этой должности. Я ведь к ней никогда не стремился.

Да и ни разу не слышал, чтобы кто-то с детства мечтал стать худруком. Можно мечтать стать режиссером, актером, оператором... Но став худруком, я понял: это, может быть, лучшее, что со мной могло произойти. Потому что Театр с большой буквы «Т» для меня очень много значит: я слишком сильно его люблю, чтобы быть просто актером или режиссером. И то, что я стал его руководителем, помогло мне раскрыться в полной мере – в большей, чем я раскрылся как актер или режиссер. Считаю, что из меня получился хороший художественный руководитель.

– Да, Театр Пушкина сегодня называют одним из тех, где царит здоровая творческая атмосфера...
 – Хорошая творческая атмосфера – это и есть основная работа художественного руководителя. Когда-то отсутствие скандалов, интриг и стычек внутри коллектива мне даже ставили в вину, потому что Театр Пушкина не появлялся в желтых газетах. Зато здесь есть спектакли, на которые стремятся зрители, зато есть артисты, которые на моих глазах вырастают в больших мастеров, зато сформировалась сильная труппа и появился особый дух, я бы сказал, особое обаяние нашего театра. И за все эти 12 лет у нас не было никакой особенной господдержки – меня даже как-то Собянин поставил в пример другим руководителям. Я, конечно, ответил Сергею Семеновичу, что это плохой пример, и я бы не отказался от финансовой поддержки города и государства – хочу, чтобы в Театре Пушкина сделали, наконец, ремонт, соответствующий значению этого места на культурной карте Москвы, его истории и нашим творческим амбициям. И, например, чтобы нашим молодым артистам помогали решать их жилищные проблемы.

– Вы высказываете свою позицию по резонансным вопросам, подписываете открытые письма. Например, по делу «Седьмой студии» и законопроекту «Об основах культурной госбезопасности». Как, занимая должность в госучреждении, оставаться верным своим принципам и убеждениям?
– Первое: я вообще не боюсь потерять эту должность. Уволят – смогу ставить больше спектаклей, меня часто приглашают, но я отказываю, потому что времени нет. Сегодня я делаю все, чтобы мои артисты работали с разными режиссерами, показываю труппе, что существуют разные мировоззрения и художественные идеи. Им по-человечески будет сложно со мной расстаться, потому что у нас очень дружеские, теплые, почти семейные отношения. В этом смысле мы настоящий театр-дом. Но они готовы услышать и другого человека, который придет на мое место.

Второе. Что касается каких-либо высказываний, я совсем не герой. До определенного момента я считал себя самым аполитичным художественным руководителем Москвы. Но это не значит, что у меня нет позиции. Я хочу оставаться порядочным человеком. А порядочность подразумевает неучастие в подлости. Я не буду подличать и делать то, что не соответствует моим нравственным убеждениям. Сейчас вы можете сказать: «А что, если придут и спросят: с кем вы, «мастера культуры»?

– Как раз недавно нечто похожее обсуждалось в Комитете по культуре...
– Я ни с какими заявлениями выступать не собираюсь. Никаких личных «акций» у меня не было, просто иногда присоединялся к позиции выдающихся честных людей, которые имеют право высказать свое мнение. И считаю, что всегда оказывался в хорошей компании. Со своими молодыми артистами и студентами веду беседы, чтобы они не лезли в политику, не выходили на митинги. Объясняю, что наша главная возможность выразить отношение к происходящему – продолжать играть спектакли и таким образом разговаривать со зрителем, который нам верит.

– Вы сказали, что никаких личных заявлений не делали. Получается, драматург Иван Вырыпаев, от пьес которого отказались почти все театры России, сейчас расплачивается за свою личную позицию, которую он высказал открыто?
– Думаю, да. И я не поддерживаю его позицию, мне кажется, в ней много показухи и бравады. Ведь чего он в результате добился? Того, что теперь вообще никому помочь не сможет, потому что спектакли по его пьесам не играют. Мне кажется, этот замечательный драматург нанес удар своим товарищам – режиссерам и артистам – которые работали над его текстами, продвигали их. Он нанес удар по зрителям – им было необходимо его слово. Он мог поступить разумнее, если, конечно, его «с той стороны» не заставили публично высказаться. Этому я тоже не удивлюсь.
 – У вас в Большом театре идет опера «Мазепа», она посвящена другому военному конфликту на Украине, который вы проносите сквозь несколько веков – вплоть до нашего. Скажите, что будет с этой постановкой теперь? Будете вносить какие-то коррективы в свете того, что происходит сегодня?
– Нет. «Мазепа» – это история о том, как война рушит отношения, убивает любовь, разлучает близких, о том, что в войне нет победителей. Опера была поставлена год назад. Нужно ее играть сейчас или нет, пусть решает Большой театр. Честно скажу, я с неохотой брался за «Мазепу», эта история была от меня далека. Мне пришлось вникать в историю украинского конфликта еще с петровских времен. Но сейчас я ни о чем не жалею, эта работа меня даже образовала в некотором плане.

– Нынешние события окажут сильное влияние на театр, на возможность сотрудничать с зарубежными артистами и режиссерами?
– Окажут, конечно. Возникнет вопрос уместности. У нас в следующем году намечено сотрудничество с британским режиссером Декланом Доннелланом. Но, скорее всего, планы придется отложить до лучших времен, потому что сейчас это будет выглядеть довольно странно. Не потому, что кто-то запрещает. Просто будет сложно и психологически, и финансово. Театр Пушкина работал и с английским, и с французским, и с голландским режиссерами. То есть международные связи были обширными, так же как обширна была и карта гастролей – от США и Великобритании до Китая и Японии. Конечно, об этом на время придется забыть.

– Из-за отмены зарубежных гастролей пострадает бюджет театра?
– Нет. Финансово нам выгоднее всего никуда не ездить, играть в Москве. Любые выезды – да еще без поддержки спонсоров – это скорее имиджевые вещи: мы хотим, чтобы о Театре Пушкина знали по всему миру. Но этот мир уже не будет прежним, он разделился. Я учился в девяностые и понимаю, каково жить, когда нет денег и возможности куда-то поехать, – а молодые артисты своих возможностей в последние годы не ценили… Мне жаль, что мы потеряли нашу зарубежную аудиторию, которая, наконец, узнала о существовании Театра Пушкина.

– Если говорить об имиджевой концепции театра, то как она выбиралась и строилась?
– У меня не было никакой стратегии – просто создавал такой театр, куда мне самому хотелось бы пойти. В выборе режиссеров, спектаклей, дизайна я ориентировался на собственный вкус и чутье.
– Судя по репертуару, омолодившейся труппе, мерчу «Пушка» с фирменными толстовками и шопперами, театр в последнее время более ориентирован на молодежную аудиторию?
– Я хочу познакомить зрителей любых возрастов с новыми именами, дать молодым артистам дорогу в жизнь. Когда-то Табаков сказал, что театр без молодежи – это семья без детей. Она может быть счастлива, но у нее нет будущего. Олег Павлович вполне мог приглашать на работу в МХТ только мэтров, но звал «подающих надежды» молодых, меня в том числе. Так что я сейчас «отдаю долги», позволяя молодежи выходить на сцену или ставить спектакли – ведь мне в свое время тоже позволили то, на что я, может быть, еще не имел права. И не только Табаков давал такие авансы: мой учитель Юрий Иванович Еремин дал мне, 23-летнему артисту, сыграть Хлестакова на сцене Театра Пушкина. Роман Ефимович Козак разрешил мне, человеку без режиссерского образования, поставить спектакль «Одолжите тенора» на основной сцене.

– На какого из молодых актеров сегодня стоит обратить внимание?
– Не хочу выделять кого-то одного, каждый мой выпускник мне дорог, всех их люблю и во всех верю. Среди них есть активно снимающиеся, а есть талантливые, но пока не такие известные артисты. Очень не хотел бы, чтобы Театр Пушкина стал театром, где есть небожители и обслуживающий персонал. Я всегда за ансамбль. Мое «новаторство» в комедиях когда-то заключалось в том, что я бенефисные, репризные пьесы ставил ансамблевым путем. И несмотря на участие в спектакле звезд, сам спектакль потом становился звездой. Так, «Одолжите тенора», где играл Сергей Лазарев, и с другими исполнителями жил на нашей сцене еще много лет.

– А из молодых режиссеров кто интересен?
– Из совсем молодых – тоже говорю авансом – мне интересен Егор Трухин, поставивший в МХТ «Маму» Зеллера. Егор думающий человек, и мне кажется, он вырастет в хорошего режиссера. Мы с ним планируем работу в новом сезоне. Вообще хороших молодых режиссеров много! Как минимум, это все, кто работал в Театре Пушкина – Семен Серзин, Леша Золотовицкий и Володя Киммельман. Все они ищут свой путь в искусстве и, может быть, иногда ошибаются. Но талантливая неудача бывает интереснее, чем мертвый успех.

– Вы приглашаете для постановки и уже сформировавшихся режиссеров. Например, Юрий Муравицкий совсем недавно выпустил премьеру «Слуга двух господ. Russian edition» с молодыми артистами Театра Пушкина. Поработать ему с пьесой Гольдони предложили вы?
– Да, я предложил ему материал, потому что сам не знал, как его поставить, но уж очень хорошо распределялись роли среди наших молодых артистов. И когда я познакомился с Юрой, с его спектаклями, то подумал: «Вот чего в нашем театре еще не было!». Получился как раз тот самый ансамблевый спектакль, когда работает команда. И я очень благодарен Юре за то, как он вложился в моих ребят, сколько им дал. Его система отличается от того, чему учил их я, но это и есть овладение профессией, разными способами существования в ней.

– А чему самому главному вы стараетесь научить своих студентов?
– Думаю, я не только учу их быть артистами, но помогаю стать любознательными и творчески активными людьми. Хочется, чтобы вырастали личности – это сегодня кажется мне самым важным. Многие современные артисты – прекрасные музыканты, вокалисты, акробаты. Но очень хочется, чтобы за этим вставала личность, позиция. Если это есть, то им в актерской профессии всегда будет о чем сказать, вне зависимости от того, играют они комедию дель арте или занимаются традиционным психологическим театром. Как говорили наши учителя: «Кривляйтесь как хотите, но не забывайте, что вы люди».

– Вы стали набирать новый курс в Школе-студии?
– Да, набрал, хотя, наверное, стоило сделать перерыв. Но у меня прекрасная педагогическая команда: Евгения Дмитриева, Борис Дьяченко, Андрей Кузичев. Я очень не хотел, чтобы она распадалась. Наша уникальная мастерская, как и театр, которым я руковожу, не придерживается какой-то единой системы – мне поэтому даже слово «мастерская» не нравится. Мы стараемся сделать так, чтобы ребята узнавали разнообразные школы. Кто-то упрекал меня в том, что я мало занимаюсь современной драматургией, документальным театром и учу своих ребят больше на классических произведениях. Но когда мои студенты с одного курса выпустили спектакль «С_училища», а с другого – «Машалава», мы доказали, что можем убедительно работать и с современным материалом. Я считаю, что это прекрасно, когда одни и те же артисты могут играть такие разные по способу существования спектакли как «Костик», «Женитьба Фигаро» и «Добрый человек из Сезуана».

– В одном из достаточно давних интервью вы говорили, что человеческие отношения для вас стоят выше профессиональных. Не изменилась ли ваша позиция, и почему она именно такая?
– Моя позиция не изменилась. Так сложилось, что я не очень разделяю свою работу и личную жизнь. И коли одно является продолжением другого, то зачем же тратить время на каких-то склочных, неприятных, неблизких тебе людей? Надо найти своих...

– И успокоиться?
– Наоборот. Надо найти своих и не успокаиваться. Найти тех, кто тебя слышит, любит, хочет быть рядом. Со своими и спорить интересно, и ругаться не страшно. В работе я не принимаю позиции: «Сейчас посмотрю, порепетирую, будет интересно – останусь... Только вы меня убедите...» Гуляй сразу, друг! Если мы сели на корабль, то плывем вместе. И положение худрука дает мне возможность отбора. Как актер я не мог решать, с кем играть. Как режиссер – могу выбирать команду, с которой мне будет приятно находиться вместе. Я чувствительный человек, поэтому душных и агрессивных людей переношу тяжело. А если мне тяжело, то я не буду получать удовольствия, стану плохо репетировать, и получится плохой спектакль. Поэтому всегда выбираю товарищей – тех, с кем мы говорим на одном языке.

– Здесь хочется вернуться к началу, когда мы говорили про здоровую творческую обстановку в театре. Как должен вести себя худрук, позволяя себе работать только с близкими по духу людьми, чтобы никого не обидеть и не спровоцировать в театре интриг и скандалов?
– Во-первых, должен обеспечивать всех работой. Интригами и скандалами занимаются те, у кого есть на это время. Во-вторых, подаю пример: я, слава богу, не замечен в чемто одиозном. В Театре Пушкина это и не приживается – когда я пришел сюда, дела обстояли не очень хорошо, но люди были приличными, отзывчивыми. Этот театр был каким-то теплым изнутри. И я очень хотел двигать его вперед, сохранив эту семейность, сначала меня глубоко озадачившую. Я ведь работал в МХТ, где помреж разговаривала с монтировщиками по рации. А в Театре Пушкина раций не было, здесь помреж кричал: «Петяяяяя… Сережааааа...» Мне казалось, что я попал из мегаполиса в деревню. Но ведь в этом есть и плюсы! Все друг к другу относятся трепетно. «От людей на деревне не спрятаться», как пелось в старой песенке. И в театре люди знают друг друга, поддерживают – это из нашей жизни не должно уходить, на мой взгляд.

– Как за 12 лет поменялось ваше отношение к театру?
– Я продолжаю любить театр, хотя он мне иногда надоедает. Это как в семейной жизни: прожив вместе много лет, можно друг другу сильно наскучить. Но это не значит, что любовь уходит. Может быть, она становится не такой страстной, превращается в более осознанную и глубокую. Театр для меня – место, где можно быть самим собой. Странно, да? Театр – пространство для притворства, а по сути – территория, где ты должен быть откровенен. И сегодня это чуть ли не единственное место, где ты честен с собой.

– Как труппа переживает нынешние непростые времена?
– Я каждому благодарен за бережное отношение друг к другу. У всех ведь очень разные ситуации. Если говорить конкретно, то из нашего театра ушла прекрасная актриса Настя Мытражик, замечательно сыгравшая в этом сезоне Нину Заречную в «Костике» Дмитрия Крымова. Как гражданка Украины она не смогла дальше работать в русском театре. Это ее позиция, хотя выразила она ее достаточно резко, уехав накануне спектакля, где играла главную роль. Отношение к ее поступку в труппе было разным. Но я очень ценю, что мы в театре это не обсуждаем, занимаемся работой. Как я уже говорил, у нас нет скандалов и интриг, поэтому даже в такой сложной ситуации, когда по всей стране идет ментальная гражданская война – а она идет – у нас остается нежное к коллегам и к театру. Политики и дипломаты не сумели договориться мирным путем. А мы договариваемся.  

– Артистам трудно сейчас работать над комедийными постановками?
– Сейчас трудно работать над любыми постановками, потому что настроение у всех не радостное. Все напуганы и насторожены. Все сомневаются. Все бесконечно читают новости.  Я даже распорядился, что перед началом репетиции все должны сдавать телефоны помощнику режиссера, иначе ничего не получится.

Я мог бы рассказывать актерам про вахтанговскую «Принцессу Турандот», выпущенную в голодные годы. Но что им эти разговоры? Намного убедительнее, когда они со сцены видят зрителей, которым сейчас необходим смех, ощущение, что жизнь продолжается, что надо влюбляться, рожать детей, работать, строить планы, покупать красивую одежду, заниматься спортом. Да делать все, что угодно!

Зрители сегодня особенно реагируют на комедии – будто они никогда не смеялись и сейчас видят самую смешную постановку на свете. Это их шанс выдохнуть, сбросить накопившееся напряжение. И сейчас «Слуга двух господ» приобретает какой-то другой смысл. Вот это яркое веселье, скоморошество сегодня слушается и смотрится иначе. Вообще я думаю, что в ближайшее время будет невероятный спрос на комедии.

– Но спрос на комедии, на театр в целом, зависит и от финансовых возможностей публики, которые, очевидно, будут невелики. Если вспомнить 90-е, когда у людей не было денег на билеты...
– Думаю, в таком случае билеты будут дешеветь. Никто ведь специально цены не повышает. Если мы понимаем, что зрители готовы покупать билеты за десять тысяч рублей, то продаем за десять. Если нет – уменьшаем стоимость. Мы ведь зависим от продаж, живем на деньги от билетов.

Я уверен, что даже в самые сложные времена люди будут ходить в театр. Театр всегда будет местом, где языком Достоевского, Чехова и Толстого говорят о самом сокровенном, где можно задуматься о жизни или забыться, отвлечься на два с половиной часа. Театр делает нашу жизнь лучше.

«Театрал» и дирекция зрительской премии «Звезда Театрала» поздравляет Евгения Писарева с юбилеем и желает счастья, новых интересных проектов, а также оставаться верным своим принципам.