В Театре имени Пушкина прошла премьера довлатовского «Заповедника»
Несмотря на простоту довлатовских текстов, ставить его прозу необычайно трудно. Если сбиться на пересказ житейских анекдотов - получается плоско, если вытаскивать горький подтекст - скучно и нравоучительно, чего сам автор терпеть не мог. Режиссеру Игорю Теплову и художнице Ольге Кузнецовой удалось избежать этих бед. Их спектакль сохраняет самое ценное, что есть в прозе Довлатова - ненавязчивый юмор, наблюдательность и замечательную атмосферу трагикомедии жизни, в каких бы историко-политических декорациях она ни протекала.
Пушкинский заповедник в Михайловском, куда герой приезжает поработать экскурсоводом (точнее - сбегает из Ленинграда от литературных неудач, собственного пьянства, разламывающейся на куски семейной жизни) - это сгущенный концентрат позднесоветской истории. И туристы - от пионеров до восторженных домохозяек, трепетных интеллигентов и убогих "образованцев" - приезжают в заповедник зачастую не для того, чтобы приобщиться к Пушкину, а чтобы поставить галочку в свой культурный рейтинг.
Знаю по опыту: молодые режиссеры, воссоздавая советское время, очень часто путают семидесятые годы с шестидесятыми, а те и другие - с 50-ми. Тогда как у каждого из этих десятилетий - свой стиль, свой музыкальный и ритмический фон, свои моды и вкусы. Теплов очень бережно, с большим пониманием эпохи воссоздает антураж "Заповедника". Бодрая музыка, которая будит героя по утрам - "И родина щедро поила меня березовым соком…" или призывное "Дари огонь, как Прометей" - не может не вызвать улыбку. Весьма достоверны бакенчики у официанта - именно по моде 70-х, но еще чуть-чуть и они превратятся в пушкинские бакенбарды. Достоверен и алкоголик дядя Миша (Владимир Майзингер), у которого герой снимает комнату - кстати, на экране подлинные снимки той хибары, где жил Довлатов. Все эти детали рождают атмосферу убедительной документальности, но художественно преображенной. Так ансамбль "Маленькие трагедии", то и дело услаждающий слух публики хитом "У Лукоморья зеленый дуб…" с трогательными подпевками "мяу-мяу", - чудесная пародия на все ВИА того времени.
Известно, как сложно представлять на сцене талантливого писателя с его внутренними метаниями и непрерывным творческим процессом, превращающим в большую литературу сор жизни. Постановщики спектакля нашли для этого остроумный ход: на сцене два Довлатова (то есть два персонажа, два Бориса Алиханова - зрелого и молодого). И непрерывный диалог с самим собой, какой ведет герой повествования, таким образом вытащен наружу, явлен публике ненавязчиво и точно.
Надо сказать, что Павел Баршак (Борис Алиханов в зрелости) успешно справился со своей труднейшей ролью. Постановщики не гнались за внешним сходством - актер отнюдь не столь брутален, каким внешне был Довлатов. Зато Баршаку отлично удалось передать его ранимость, тонкость, его обостренное восприятие казенной фальши, в чем бы она ни проявлялась - в официальных формулировках, в музейной методичке или в диалогах сограждан.
Параллели между поэтом Пушкиным, заточенным в Михайловское, и писателем Довлатовым, отбывающим здесь свою добровольную ссылку, намечены уже в первом действии. Во втором мысль автора "у каждого гения есть знакомые, но кто из знакомых признает, что его приятель - гений?" подчеркивается постановщиками особенно отчетливо, порой - даже слишком. Зато становится очевидной простая мысль: в том, что Довлатов понимал при жизни, очищая себя "под Пушкиным", мы, его читатели, осознали и приняли три десятилетия спустя. Воспроизведенные почти документально сцены Довлатовского фестиваля в Пушкинских горах - тому свидетельство. Сама была на таком, знаю.
И еще одну важную мысль удалось донести до публики в этом спектакле. Секрет непреходящего успеха довлатовской прозы - в неиссякаемой любви автора к людям. Насмешливый Сергей Довлатов на самом деле любил своих героев и любовался ими. Всеми: и нелепыми деревенскими пьяницами, и опустившимся фотографом, и провинциальным графоманом, и даже гэбэшным майором и знакомым-стукачом. Примечательна фраза последнего, оправдывающего собственные доносы: "Я ведь из Кулунды, мне что - туда возвращаться?". Подумав, Алиханов примирительно соглашается: "Кулунда, конечно, меняет все".
Вот эту любовь ко всему, приятие жизни во всех ее проявлениях, столь свойственные русскому менталитету и столь очевидные "на фоне Пушкина", постановщикам тоже удалось передать очень внятно. Прекрасны массовые сцены в прологах, отлично поставлена сцена запоя Алиханова, где явь перемешивается с кошмарами. Не могу не отметить актерские работы Ирины Пулиной, Алексея Воропанова, Александра Анисимова, Алексея Рахманова.
И конечно, апофеозом спектакля стала сцена с гигантским Пушкиным (Игорь Хрипунов), который из-за стекла заглядывает, склонившись, в низкое окошко похмельного писателя. А тот тянется к нему в жажде прикоснуться, и кажется (привет теории шести прикосновений!) вот-вот уже достигнет цели, но Пушкин исчезает, посылая на прощание сочувственную улыбку и воздушный поцелуй. То ли прощает, то ли благословляет, то ли велит младшему маэстро не оставлять стараний…
Ольга Штраус
Российская газета
