Top.Mail.Ru
Федра — смотреть спектакль в театре имени А.С. Пушкина

Премьера
08.02.1922

Аннотация

Постановка «Федры» свидетельствовала, что Камерный театр встал на путь монументального искусства с глобальными темами и необыкновенным размахом. Здесь Таиров пришел к утверждению искомых им начал: культуры движений, разработанного слова, эмоциональной внутренней наполненности. Режиссер всегда считал литературное произведение лишь базой для спектакля, на основе которой рождается новое самостоятельное творение. Поэтому знаменитый поэт-символист Валерий Брюсов сделал вольный перевод трагедии Расина.

«Брюсову удалось создать какое-то своеобразное, неожиданное чудо, — писал критик и искусствовед, первый советский нарком просвещения А. В. Луначарский. — Перемены не так глубоки. Пятистопный ямб на место александрийского стиха, несколько хореев и анапестов в последних актах, подъем к стиху рифмованному в особенно патетических моментах, замена присущих Расину латинских имен божеств греческими, а в результате огромное преображение. В результате оказалось, что к этому царству великих первозданных мифов, к этой трагедии детей и внуков самих богов, к этому догомеровскому глубинному пафосу, к этому „действу“, совершаемому Федрой и другими с потрясающим сознанием того, что сотни поколений и миллионы людей как бы незримо присутствуют при их грехах и при их искуплении, словом, ко всему этому великому староэллинскому трагизму, который трепетной душой чуял Ницше, кратчайшим путем оказался „ложноклассик“ Расин, а не Еврипид, например!»

Таиров считал жанр трагедии вершиной театрального искусства. Перед ним стояла задача насытить спектакль силой подлинных страстей. Как пишет критик П. А. Марков, наиболее полного выражения замысел режиссера достиг в исполнении актрисы Коонен: «На всем облике Федры лежала печать экстатичности и жестокости: она сквозила в почти мужском профиле, в огненных волосах, в багровом плаще, в разорванных движениях. Особенно запоминалась эта разорванность движений при первом появлении Федры-Коонен, когда она на невысоких котурнах пересекала под прямым углом сценическую площадку, шла лицом к зрителю и внезапно как бы сламывалась, охваченная болью и позором своей любви к пасынку. Коонен металась по площадке, то склоняясь к земле, то простирая руки к небу, призывая его гнев и проклятие на свою голову; она говорила свои монологи напевно, порою превращая их в тоскующий плач и болезненный крик.

Одна постоянная нота доминировала в роли — безнадежная жажда любви, непобедимая страсть, утоление которой не освобождает и не осчастливливает женщину. Коонен отодвигала на второй план и мучения долга по отношению к Тезею и ревность к Арикии, оставляя их лишь как легкие добавочные краски. Она сжала и направила к одной цели весь свой темперамент и волю.

В образе Ипполита Таиров рисовал легкого и стройного охотника, лишенного какого-либо жеманства, свойственного обычному представлению об Ипполите, как о некоем своеобразном Иосифе Прекрасном. Церетелли — умный, обаятельный актер, казалось, был предназначен для таировских поисков. Он отлично чувствовал себя в высокой трагедии. В Ипполите он поймал зерно образа — строгую застенчивость и поэтическую влюбленность в Арикию. Всю роль пронизывали внутреннее благородство и отвращение ко лжи. Пластически она строилась во многом контрастно по отношению к Федре — роль текла более стройно, менее порывисто, более летяще, и дуэты Федры и Ипполита звучали музыкально и по существу, и по форме.

Само пластическое решение образов и мизансцен как бы не допускало никаких пустых мест; каждое движение встречало ответное. Спектакль велся то нарастая, то падая, но нигде не прерывал своего жесткого течения».

Луначарский называл таировскую «Федру» первый большим шагом к подлинной монументальности. Он был впечатлен силой голоса, величием жестов актеров, яркостью красок. И отмечал, что эту масштабнейшую постановку можно смотреть и в самом огромном театре на несколько тысяч зрителей.

Авторы

В ролях

Упоминания в СМИ